К. Евтропов.
Лепта к 300-летию Томска. Этюд.

В эпоху колонизационного движения православной русский человек, проникал в пустынные дебри, дремучие леса, непроглядную глухую сибирскую тайгу, и, основывая посёлок, прежде всего, заботился, при первой возможности, построить храм Божий. Так было и при основании г. Томска.

Верные благочестивым преданиям заветной старины, основатели г. Томска, казачий голова Гавриил Иванович Писемский и боярский сын Василий Фомич Тырков, чрез двадцать два с половиной года по завоевании Искера Ермаком (26 октября 1581 г.), приступили в 1604 году, с разрешения царя Бориса Феодоровича Годунова, к постройке на мысу при впадении р. Ушайки (1) в р. Томь, Томского острога (2). Одновременно “испрося у Бога милости”, поставили в нём на Воскресенской горе и храм в честь и славу святыя Живоначальныя Троицы, с двумя приделами во имя святых Бориса и Глеба и Феодора Стратилата (3).
Главное ядро населения Томска состояло преимущественно из служилых людей, т.е. казаков, боярских детей, стрельцов (4), людей неграмотных и неученых, но закаливших свою энергию и молодецкую удаль в непрерывных стычках и битвах с дикими и разбросанными по рекам Иртышу и Оби азиатскими племенами. Борьбу эту, не менее упорную и постоянную, привелось им вести с такими же беспокойными соседями и на новом месте своего водворения, в Томске. Замечательное зрелище представляет эта борьба томских казаков с азиатскими, тюрко-татарскими и языческими племенами, населявшими тогда всю Сибирь, – от пределов Китая до берегов Великого Ледовитого океанов. Тянется она на пространстве всего ХVII века и сопровождается изумительными, почти беспримерными во всемирной истории успехами завоеваний. Походы предпринимались по самым разнообразным побуждениям: шли отряды казаков на брань с целью отыскания лучших мест для заселения “охочими людьми”, то с целью задать памятную острастку непокойным, вероломным азиатцам за их дерзкие и хищнические нападения на Томск; но всё более одушевляла казаков к походам и бранным подвигам жажда быстрой и лёгкой наживы, корысть к готовым, ценным соболям и куницам, – сбор “в государеву казну” с вольных, ещё никому не подчинённых инородцев “ясака” (5). Государева казна здесь была часто только благовидным предлогом. Отправляясь в походы, не смущались томские казаки ни малочисленностью своей дружины, ни ничтожеством боевых припасов, ни мночисленностью и мужеством неприязненных инородческих племён. Преодолевая страшные трудности в борьбе с дикою и суровою природою, пробираясь летом по рекам в лодках, а зимою по тундрам и льду на лыжах и нартах, они часто по указанию промышленников (6), забирались в места совершенно неизвестные никому, отважно нападали на могущественные племена калмыков, тунгусов, монголов и др., управляемых ханами и князьками, и постепенно, шаг за шагом, объясачивали вольных, ещё никому неподчинённых, инородцев. А раз объясаченные инородцы считались уже подданными Московского царя, необходимо было и на будущий год собирать с них ясак, а для этого необходимо было жить поближе к ним. И вот на всех видных и лучших местах по рекам Кети, Абакану, Енисею и далее строились ясачные заимки, остроги, зимовья. А где поставлен наскоро острог, ясачное зимовье, там невдолге появлялся и православный крест на часовне или храм (7) и начинал гудеть, так много говорящий русскому сердцу, церковный колокол. Русская земля, таким образом, ширилась, и русское имя славилось и разносилось по лесам дремучим и по степям раздольным, и по рекам многоводным. Те же остроги и заимки, служа пунктами для сбора ясака и сторожевыми постами для наблюдения за движениями непокойного, а подчас и вероломного врага, сделались средоточием управления и насаждения в объясаченном крае русской культуры и приучения инородцев к мирной и спокойной жизни. С невероятною, часто героическою смелостью маленькие дружины томских казаков в 30, 50 человек добрались в 1637 году под командою посланного томским воеводою атамана Дмитрия Копылова до берегов р. Лены, занятой многочисленным племенем якутов и заложили там, у Алданского хребта, зимовье (8). Перебравшись через громадные хребты Алдана, в постоянных стычках с тунгусами и якутами, томские казаки в 1639 году, под командою Ивана Максимова, в числе 20 человек, достигли крайних пределов континента, удалённых от родного им города на 5600 вёрст. Обследовав берега Охотского моря и обложив ясаком чукчей, якутов, тунгусов и других инородцев, они заложили острог на устье р. Уды – Удск (9).
В Европе, со времён Генриха Мореплавателя и Колумба, смелые завоеватели и путешественники успели побывать почти во всех уголках земного шара, завоевать и колонизировать земли во всех частях света и на всех видных океанических островах, но ещё ни один из самых отважных западноевропейских путешественников не проникал в земли, подчинённые томскими казаками скипетру Московского царя. Промыслу Божию, таким образом, не угодно было, чтобы в странах, сопредельных с русским или московским государством, насаждены были начала культуры и гражданственности, чуждые его духовной природе и православной вере.
В то время как одна часть населения Томска подвизалась на стороне в направлении к востоку, другая, не участвовавшая в этих отдалённых завоевательных походах и занимавшаяся строением своего нового уголка, находилась в не меньшем боевом напряжении. Из соседивших с томским острогом инородцев некоторые добровольно подчинились и платили ясак (10), другие же упорно стояли за свою независимость, покорялись только после чувствительных кровавых поражений; но, оправившись, они снова восставали против русских и ожесточённее дрались. Да и добровольно подчинившиеся тоже иногда выводимы были из терпения насилиями томских воевод или непомерным вымогательством ясака (11). Много раз ополчались и те, и другие и с зверским остервенением опустошали поля и нивы Томска, вторгались в самый город, внося в него беспощадный разгром жилищ и строений (12). Но каждый раз томские казаки храбро отражали стремительные натиски разъярённого врага и проникали в самые их улусы, стойбища и чумы. Постоянно испытываемые от жителей Томска мужественное сопротивление и энергический отпор мало-помалу внушили дикарям и татарам сознание превосходства их сил и пробудили, если не уважение, то боязнь и страх пред непреоборимой силой и твёрдою несокрушимою мощью вновь основанного русскими города (13). Для удержания инородцев по рекам Томи, Мрассе, Бии в большой подчинённости и постоянной покорности, казацкие головы и атаманы также и здесь ставили остроги и заимки и постепенно подчинили Московскому царю весь край в направлении к югу до Телецкого озера (14).
Таким образом, в течение каких-нибудь 35 лет от основания Томска его вольные и беззаветно отважные казаки без географических карт и компаса, без вождей и полководцев, подчинили русскому государству почти четверть огромного азиатского материка, завоевали громаднейшую страну от Ледовитого океана до границ Китая, а на востоке до берегов Камчатского и Охотского морей, завоевали единоличными силами и средствами своего юного города, без всякой материальной поддержки совне, из Москвы. Ничем Москва не помогала, ни деньгами, ни присылкою ратных людей и боевых огнестрельных снарядов. Да и не могла она помочь: страшные кровавые смуты грозили ей самой, если не гибелью, то утратою политической самостоятельности и независимости. Хотя избранием Михаила Феодоровича на царство (1613 г.) и положен был конец смуте, но, как после бури в море, волнения от всеобщей распущенности улеглись только к концу его царствования, т.е. ко времени основания Д. Копыловым и Ив. Москвиным Удска. Историческая заслуга томских казаков, таким образом, пред отечеством громадная и беспримерная. Мы знаем похождения португальцев Альмейды и Абукера, удивляемся делам испанца Кортеса, приключениям авантюристов Пизарро и Альмагро, но великие патриотические подвиги томских казаков Дмитрия Копылова и Ивана Москвина нам неизвестны, потомством не оценены и не увековечены памятником, соответствующим величию их заслуг отечеству; самою наукою в истории русской земли не отмечены рельефными чертами, в учебниках не упоминаются, и потому мы их не знаем. Справедливо ли такое полное забвение нами истинно героических деяний и великих заслуг наших предков Д. Копылова и И. Москвина? В Тобольске поставлен же памятник Ермаку, завоевавшему только западный клочок Западной Сибири. Ужели Копылов и Москвин не стоят такого же в Томске? Слава г. Томска должна быть близка сердцу Томских граждан и, несомненно, увековечение памяти Копылова и Москвина должно бы составлять наш неотложный долг и заботливую обязанность.
Ведь учёные мужи давно уже обращали внимание на этот исторически выдающийся факт в колонизационном движении томских казаков. Они понимали и воздавали должное заслугам и доблестным подвигам томских казаков. “Атаман Д. Копылов за то похвалы достиг, – говорил Фишер, – что он первый положил основание к распространению Российского государства до Камчатского моря (15). Известный писатель Матвей Геденштром, изъездивший в 1820-х годах всю Восточную Сибирь, говорит: “История сибирская столь малоизвестна, что едва ли кто вспомнит о сибирских казаках. Хотя корысть к соболям более, нежели другое высокое чувство воина, направляла их непреодолимым мужеством, но дела их останутся чудесными, беспримерными… Казаки являются воинами неутомимыми, покорявшими земли и народы своим Самодержцам. В своих походах они должны были преодолевать препятствия, которые встречались им на каждом шагу, в земле неизвестной, дикой, необъятного пространства, и от народов неприязненных и в сравнении с ними весьма многолюдных… В отчаянной храбрости можно сравнить их с одними флибустьерами, но флибустьеры были ничто иное, как морские разбойники, и, однако ж… все удивляются их делами, а казаки Сибири и в России едва ли не забыты (16).
“Покорение северной Азии русскому скипетру, – говорит учёный путешественник Адольф Эрман о предках томских казаков, – принадлежит к замечательным явлениям всемирной истории: в течение 8-лет завоёвана была восьмая часть повёрхности земного шара и это благодаря их изворотливости и настойчивости; со времени основания Томска они проявили особенную деятельность в расширении русского господства… И, однако ж, заслуги этих отважных завоевателей не были вознаграждены ни дарованием поместий, ни другими наследственными привилегиями” (17).
Чужие люди – Фишер, Геденштром, Адольф Эрман изучали нашу старину, вдумывались, жевали и в рот нам клали, а мы, русские, по простосердечию, доселе не уразумели и не расчухали.
Вторая историческая заслуга томских казаков, весьма важная в бытовом и экономическом отношениях: они первые познакомили русский народ с одним из благороднейших напитков, который с течением времени вошёл во всеобщее употребление и сделался для народа такою же насущною потребностью, как хлеб и вода. В то время как известные нам атаман Д. Копылов и Ив. Москвин утверждали наше господство по берегам Камчатского и Охотского морей, из г. Томска отправлен был боярский сын Василий Старков послом ко двору монгольского Алтын-хана, для переговоров о приведении в подданство отпавших киргизов. По восточному обычаю, хан потчевал посла и его свиту дорогим, но незнакомым им, напитком. Угощение хана не понравилось Старкову и его свите, показалось невкусным; возвратившись от него голодными, они дома уже наелись досыта. “Прежде подавали всё мясную похлёбку, а теперь в знак особой чести одно питьё, которое, – говорит Старков, – они называют чаем. Я не знаю, листья ли это какого дерева, или травы; варят их в воде и подмешивают несколько молока”. Затем Алтын-ханом вручены были Старкову подарки Московскому царю, между которыми находились 100 свёртков (бакчей) чая, оцененные в 100 рублей. “Чай, записал Старков, в России есть вещь незнаемая и неупотребляемая, чего ради при царском дворе охотнее приняли бы на ту цену соболей” (18). Должно быть хан, угощая Старкова, не догадался подать ему к чаю медку или… Так как Старков при дворе Алтын-хана был в 1639 году, то употребление чая в России стало распространяться с 1640 года, т.е. много раньше, чем узнала о нём Европа. В Европу чай впервые привезён был голландцами в том же ХVII столетии; в употребление же более или менее повсеместное он стал входить только во 2-ой половине ХVIII века. При царском же дворе в Москве чай нашёл многих приверженцев; в Европе если и употребляли его, то, как лекарство. В 1674 году чай появился на Нижегородской ярмарке, как видный предмет торговли. Россия долго, до 1842 года, держала в своих руках всю торговлю чаем, который доставлялся чрез Сибирь караванами в Нижний Новгород; отсюда он расходился по всем странам образованного мира. С 1842 года Англия, завладев китайскими портами, захватила и всю чайную торговлю в свои руки и заняла первое место по сбыту этого продукта.
Но всё-таки знакомством с одним из главнейших колониальных продуктов русские обязаны не европейцам, а своим соотечественникам – томским казакам.
Громкая слава о доблестных подвигах томских казаков, удобное географическое положение новооснованного ими острога Томска, изобилие естественных произведений известного края, заманчивая выгодность торговли с инородцами и татарами, а особенно молва о неимоверном богатстве дорогого пушного промысла, – всё это привлекало из областей России “охочих и промышленных людей” в Томск и обусловливало его быстрый рост и увеличение населения в нём (19). Само правительство, не имея возможности воздать должное каждому из томских казаков за их бранные патриотические подвиги, возвысило г. Томск на степень главенствующего среди других городов. В 1629 году он уже “сидел своим столом”, объявлен был разрядом (20), т. е. областным городом с подчинением ему гг. Сургута, Нарыма, Кетска, Красноярска, Енисейска и Кузнецка с их острогами и зимовьями (21). По вниманию к его боевым заслугам и приведению им в подданство русскому скипетру разнообразных инородческих племён Сибири, он отличен был от других городов Сибири тем, что знамя его украшено было одною из главных царских регалий: в пожалованном ему гербе изображена была “царская корона”, а не зверки сибирские и животные, как у других городов (22).
Так томские казаки прославили и возвеличили в ХVII веке родной свой город, и что замечательно, совершили это в относительно короткое время. Почему память их, доблести и заслуги должны быть для г. Томска незабвенны.

1. Река Ушайка, по преданию, получила название от утонувшего в ней татарина Ушая. (“Сын Отечества”, 1852 г. т. V, стр. 10).
2. Острог – обнесённое тыном или палисадником место, иначе укреплённое место, крепость, противоположное – слобода, открытое, свободное место.
3. “Сын Отечества”, 1852 г. т. V, стр. 2, “Исторические заметки о Томске” А. Латышева. “Томские Епархиальные Ведомости”, 1884 г., №9, стр. 16.
4. Все “стрелять умеющие” храбрые молодцы назывались обыкновенно “казаками”.
5. Ясак – дань.
6. Разнообразный род занятий в Сибири, говорит один учёный немец, сыздавна обозначается словом промысел – промысла, слово мало известное в России и вполне соответствующее греческому, обозначающему дальновидную предусмотрительность, осторожность, или обдуманную заранее деятельность на счёт будущих заработков. Все способы приобретения средств к жизни, исключая земледелие, называются в Сибири промыслом. Например, рыбные промысла, охотничьи, золотые, торговый промысел и т. п. Промышленниками были вообще люди, не трепетавшие ни перед какою опасностью, особенно там, где они надеялись получить хорошую прибыль. Отправляясь на промысел, они, как и казаки, забирались всё далее и далее в глубь Сибири; везде собирали сведения об улусах, их силе, зажиточности и старались расположить к себе добродушных дикарей всевозможными уловками вкрадчивого, льстивого обхождения, соблазнительными безделушками меновой торговли. Например, обменивая медную посуду, бумажные, шерстяные материи, бусы, гребёнки и т. п. на дорогих соболей, редких горностаев, куниц. При неудаче же они обращались за содействием к казакам, указывая им пути к богатым аулам. Вообще, промышленники оказывали казакам большие услуги, особенно на Лене. См. Erman, Reise und die Erde durch Nord-Asien in den Iahr 1828, Berlin, 1838, Band I Seit 466. Фишер, “Сиб. Ист.”, стр. 195, 360.
7. Словцов, “Истор. Обозр. Сиб.” С-Пб. 1886 г., стр. 32, Фишер, “Сиб. ист.”, стр. 221
8. Фишер “Сиб. Ист.”. Стр. 376-379.
9. У Фишера это река называется Ульи.
10. Теленгуты, жившие на левом берегу Оби (около нынешнего г. Колывани), киргизы по р. Чулыму (в Мариинск. у.), калмыки (в Каинске) ул.), мрасские татары (в Кузнецк. у.) и др. “Сиб. ист.” Фишера, стр. 211, 212, 214.
11. Киргизский князь Немча добровольно хотел подчиниться Московскому царю и в 1606 году послал в Томск к воеводам для засвидетельствования своей покорности и изъявления подданства свою жену, но воевода Писемский, прельстившись дорогою собольей шубою на ней, содрал её с женщины и этим страшно озлобил Немчу. Ожесточённый таким насилием Немча стал непримиримым врагом русских и много наносил после того вреда Томску. (Фишер, стр. 212. Томская губ. “Список насел. мест” С-Пб. 1868, стр. 52 и 53).
12. Первое нападение на Томск было в 1610 году (“Сиб. Ист.” Фишера, стр. 216). Второе – в 1622 году, стр. 294. В Томске тогда было всего 260 человек охраны. В 1624 году секретно вторглись в город теленгуты, первые из инородцев, добровольно подчинившихся русским. (Фишер, стр. 326). Четвёртое нападение было со стороны татарских мурз. (Фишер, стр. 328. Словцов “Ист. Обозр. Сибири”, 1886 г., стр. 36).
13. Мрасские татары добровольно подчинились в 1607 году, но калмыки и киргизы возмутили их. Для усмирения послана была из Томска рать из казаков и стрельцов в 200 человек. Но, встретив 5-тысячное полчище из калмыков кузнецких и мрасских татар и киргизов, стрелецкий сотник Иван Пущин укрепился со своею дружиною палисадником и в течение целых 10 недель выдерживал осаду. Наконец, по истощении запасов хлеба, он решился сделать рискованную вылазку, и в открытом поле 200 отчаянных казаков разбили на голову 5000 калмыков и многих знатных забрали в плен. (Фишер, “Сиб. Ист.”, стр. 214-215).
14. Фишер, стр. 215, 326, 456, 457, 441.
15. “Сиб. Ист. ”, стр. 379, 630 и 631.
16. “Отрывки о Сибири”, Н. Геденштром, Сиб. 1830 г., стр. 144 и 145. Геденштром жил в разных местах Сибири с 1808 г., между прочим, был верхнеудинским исправником (“Русс. Стар.”, 1902 г., окт., стр. 36), а потом, в конце тридцатых годов, томским почтмейстером, но как учёный муж, он больше занимался научными исследованиями и наблюдениями, много путешествовал на суше и морях; в течение только трёх лет ездил по одной Камчатке с целью учёных исследований. Он знал Сибирь, особенно Восточную, так хорошо, как никто в его время, и был известен самому Императору Николаю Павловичу, который благоволил к нему, и когда от ревматизма, полученного в путешествиях по Якутскому и Охотскому морям, он сделался неспособным более к государственной службе, Государь назначил ему пенсию в 1250 рублей, весьма солидную по тому времени. Преждевременно одряхлевший и не могший сходить с дивана, он, как известный философ, погрузился на закате дней своих весь в научные занятия и умер в своём домике, в дер. Хайдуковой, в 5 верстах от Томска. (Lindau. ibirien. Drezd. U. Leipz. 1846. B. 2.Seite 37-38) Домик этот, направо у мостика, с балкончиком, ещё и теперь цел, хотя и ветх.
17. Ad. Erman. Reise und die Erde dursh Nord-Asein inden Iahr 1828. Berlin. 1838. 2 Band I Abtheilung. Seit. 24 und 25.
18. Фишер, “Сиб. Ист.”, стр. 195, 379.
19. Фишер, “ Сиб. ист.”, стр. 506-500.
20. Фишер, “Сиб. ист.”, стр. 195, 379.
21. Словцов, “Ист. Обозр. Сиб.”, стр. 33; Фишер, стр. 379.
22. Фишер, “Сиб. Ист.”, стр. 392.